Стоя на краю - Страница 13

– Я не физик, я биолог, – уныло отмазался Гильгоф. – У вашего высокопревосходительства под рукой сотни консультантов и ученых с самыми громкими именами, почему бы у них не спросить?

– Потому, что они моментально начнут сыпать непроизносимыми терминами и заумными формулировками. В результате я их просто выгоню. У вас, Вениамин Борисович, есть уникальный талант: можете на пальцах растолковать любую сложность даже умственно-отсталому ребенку ясельного возраста. Утрудите свои мозги, объясните.

Веня посмотрел на адмирала грустно, встал, зачем-то взял с хрустального блюда апельсин. Подошел к высокому окну, осмотрел Александрийскую колонну так, будто видел ее впервые в жизни, и наконец повернулся к нам.

– Могу лишь предполагать. Сами понимаете, подобного опыта у человечества доселе не было, явления такого рода никогда не наблюдались. Во всей известной научной литературе, начиная с ХХ века, похожую ситуацию пытался моделировать только Мелвин Рудерман из Колумбийского университета, двести с лишним лет назад – сугубая теория, абстрактные выкладки. Но полагаю, вполне разумные. С чего начинать?

– Сначала, – пожал плечами Бибирев. – Поэтапно. От первых симптомов до агонии.

– Агонии? – Гильгоф усмехнулся. – Человек может умереть от рака, и это будет долго. А может от внезапной остановки сердца. Две большие разницы, как говорит мой дядя из Одессы. «Мгновенная смерть» практически исключается, вероятность стремится к нулю…

– Почему? Говорите, не стесняйтесь, здесь все свои.

– Да потому, что диаметр «аномалии» – двадцать один километр с небольшим, это установлено в точности. Для своего класса данная конкретная нейтронная звезда крупновата, они обычно раза в два поменьше. Однако по масштабам космоса это даже не песчинка и не атом, а… Не знаю, как правильно сказать. В общем, она очень маленькая. Земля – чуток побольше, длина экватора переваливает аж за сорок тысяч кэмэ. Добавляем сюда расстояние до объекта: почти семь миллиардов километров по состоянию на сегодняшнее утро. Учитываем непредсказуемость траектории движения «аномалии» после входа в границы Солнечной системы – траекторию может изменить гравитация планет-гигантов и Солнца. Простейший пример: зарядим ружье одной-единственной дробинкой и попробуем попасть ею в нашу Луну, например, с орбиты Марса. Скажете, что Луна большая, а дробинка – крошечная, промахнуться сложно? Да, но следует учитывать расстояние и влияние внешних факторов. Так что столкновение Земли с объектом произойдет только в случае, если нам очень и очень повезет…

– Своеобразное понимание слова «везение». – Адмирал покачал головой. – И что же случится?

– Думаю, ощутить сам момент Апокалипсиса и насладиться зрелищем у нас не получится. Все умрут сразу, одним махом. Схлопывание, мгновенный коллапс. Понимаю, что сложно представить Луну, падающую на дробинку, а не наоборот, но Земля именно «упадет» на нейтронную звезду. Вещество нашей планеты и всего того, что на ней находится, – людей, стиральных машин, домашних кошек, компьютеров и содержимого выгребных ям – окажется притянуто сверхтяжелым объектом и превращено чудовищной силой тяготения в нейтроны. Представления не имею, насколько быстро это произойдет в привычных единицах измерения времени. Возможно – наносекунды. Может быть – десяток-другой минут. Так или иначе, простой обыватель ничего не заметит. Нас засосет, будто в пылесос. Прямое столкновение, кстати, не обязательно: достаточно оказаться в гравитационном колодце «аномалии», когда она будет пролетать неподалеку. Исход точно такой же.

– Вот видишь, Миша. – Бибирев выразительно посмотрел на меня. – Ясно, понятно, доходчиво. Окажись Вениамин Борисович преподавателем в школе или университете, все его ученики со временем выбились бы в академики. Итак, наиболее оптимистичный вариант описан. Доктор, а вторая вероятность?

– Вторая? – поднял брови Гильгоф. – Девяносто девять целых с полусотней девяток после запятой – мы окажемся свидетелями медленного умирания Солнечной системы. Что вы на меня смотрите, будто на отпетого садиста в кожаных шортиках и с плеточкой? Думаете, эта перспектива нравится мне гораздо больше? Ошибаетесь. В это время я предпочту отсиживаться на Гермесе и лить слезы по бьющейся в судорогах и пускающей пену изо рта матушке-Земле.

– Доктор, – адмирал вздохнул. – По делу говорите. Обойдемся без театральности и громких метафор.

– Я и говорю по делу… – Веня подошел к столу, подбросил в ладони апельсин и продемонстрировал его благодарным слушателям. – Нейтронная звезда представляет собой идеальную сферу. Не станем углубляться в особенности этих небесных тел, вы и так отлично осведомлены. Вспомним лишь о двух примечательных моментах. В одном кубическом сантиметре такого апельсинчика содержится от десяти и более миллионов тонн вещества. Сила тяготения – невообразимая. Итак, объект подходит к Солнцу или газовому гиганту, на его поверхность почти со скоростью света начинает падать вещество звезды или планеты – это называется «аккреция», которая частично наблюдалась в Облаке Оорта. Появляется жесткое рентгеновское излучение, способное погубить любую жизнь на огромном расстоянии. Это было первое, но не главное. А вот вам второе: на поверхности нейтронной звезды, где нет такого большого давления как в недрах, нейтроны могут опять распадаться на протоны и электроны. Сильное магнитное поле разгоняет легкие электроны до скоростей, близких к скорости света, и выбрасывает их в окружающее пространство. Заряженные частицы движутся только вдоль магнитных силовых линий, поэтому электроны покидают звезду именно от ее магнитных полюсов, где силовые линии выходят наружу.